Территория свободы

В бездельные новогодние дни взялся я снова за беллетристику, в смысле - начал писать повесть. Как говорится в каком-то анекдоте: совсем стало нечего читать, надо, что ли, самому написать...
Работы еще много, но примерно половина готова.

Возможно, кого-то позабавят два отрывка из разных мест будущего "произведения". Чтобы было понятно, обрисую сюжет повести очень кратко: похождения героев пушкинского "Евгения Онегина" в нашу эпоху.
И извиняюсь за "сырье". Заглавие тоже условное. Итак, Ленский принят в доме Лариных...



Может ли быть глупой – молодая девчонка?
Ответим твёрдо и категорично: нет! Полагать обратное неумно. Если такое могло запасть в голову Жене Онегину, то лишь по незнанию жизни. Дело не в принципе политкорректности: мол, джентльмен о женщине либо хорошо, либо ничего.
И даже сознаемся, что (ещё как!) может быть дурой – дама на излёте нескладной жизненной траектории, итог которой приходится подвести коротко: не сумела принести ничего доброго ни себе, ни близким (такое бывает!).
А в молодой женщине масса потенций, она ещё раскроет себя. Забегая вперед, известимся: наша Оля Ларина ХХ века окончит (с трудом и неохотно) некий индустриальный вуз, будет считаться в своём НИИ безнадёжной тупицей, впрочем, смазливой. Вдруг выгодно перейдёт в совместную фирму с иностранцами, станет зарабатывать вдесятеро больше прежних умников, выскочит замуж за менеджера-швейцарца, уедет с ним в Австрию, и вернётся уже в роли бизнес-фрау, чтобы открыть в России отделение международного банка. Состоятельный супруг останется где-то там, в европейском далеке, потому что западная манера – деньги зарабатывают не для того, чтобы их тратить! – Ольгу крайне раздражает.
И будет объяснять прежним знакомым:
— Трудно все-таки иметь дело с местным персоналом. Особенно молодёжь: бестолочи, а чуть не проконтролируешь – уже сидят, курят или тискаются по углам. Пропустить их, что ли, через тренинг: во-первых, мотивация, установка на успех, второе – корпоративные ценности...
А прежний начальник по индустриальному НИИ поступит в её заведение курьером. И вот уже другая, юная Ольга – двадцать первого века, офис-менеджер и HR, имеющая диплом Международной Академии глобализации и акупунктуры, жалуется немолодой президентше:
— Не знаю, как быть с нашим дедом, хоть увольняй: всё путает, такой никчёмный.
— Ладно, подержим пока из жалости. Но ты с ним построже, пусть не расслабляется! Объясни: не при совке живёт.
Но это в будущем. А пока что Оля – девочка, заглядывающаяся на интересного брюнета, столичного командированного, да ещё из прославленной «Литературной газеты»!
— Володя, это какой у вас втопорат? – рассматривает она профессиональные аксессуары журналиста.
— Что, Оля?
— Втопорат, спрашиваю, какой? Цветной?
Что Ольга для Володи Ленского? Свежесть, красота, предвкушение неведомого счастья – это понятно. А ощущение выпавшей награды? Неясно, правда, за какие заслуги... но, выходит, есть что-то особенное, по каковой причине он предпочтён среди массы прочих, достойных людей.
Не зря в доме Лариных его встречают как своего – и в то же время как почётного гостя, оказавшего честь. Умиляет провинциальный уклад, телевизор, накрытый вышитой салфеткой. На монументальном шкафу стопки пожелтелых, музейного вида журналов.
— А есть какие-нибудь книжки? – интересуется Володя.
— Некому у нас читать, – объясняет мать сестрёнок. – Выписываем газету, конечно – «Рекламу».
— Мама, зачем ты говоришь ерунду? – зло вмешивается Таня. – Это разве газета? Володя сам из газеты.
— Ах, да... – смущается мать.
— Мама, подумай, зачем реклама, если в наших дурацких магазинах сметают любые товары, как... как санитары леса!
— Володя, вы Танюшку извините, любит перечить старшим, такая уродилась. Как это – зачем? А объявления? Читаешь с удовольствием, живая жизнь, телевизора не надо. Вот, смотри, – приставила мать к глазам очки. – Хотят купить деку, не знаю, что такое. Кто-то продаёт щенков, японский магнитный браслет. Всё полезно знать, нельзя отгораживаться, как ты, от жизни. Интересно, помогают эти браслеты от давления?
— Дека это магнитофон. Мама, ты всегда только говоришь, а проку с твоих разговоров... Эх!
— Не грубиянничай, Таня! – прикрикнула мамаша. – Володя, в этом сундуке книги, вещи мужа покойного. Только ведь они старые... Да вы покопайтесь.
В ящике нашлось допотопное издание романа Ильи Эренбурга без первых листов, книга Шпанова «Заговорщики» («запрещённая!» – пояснила даже с гордостью хозяйка). И – кустарно, но добротно переплетённые «Очерки по истории западноевропейской литературы» П.С. Когана. Эту последнюю книжку Владимир выпросил взять с собой в Москву.


В этой главке Владимир уже оскорблен комичной "изменой" Ольги. В фабуле присутствует и Гремин, будущий супруг Татьяны.



Сюжет романтического повествования заканчивается смертью – просто по законам жанра. В давние времена великих романтиков – в ней, смерти, виделась некая особая красота!
Наш Володя Ленский тоже отчасти романтик, и, бродя по московским улицам, примеривает на себя эпизоды, связанные со смертью. Правда, дуэли давно отменены... Просто лишить жизни изменницу Ольгу, или фальшивого друга Евгения – такие идеи сразу же отброшены из эстетических соображений.
Следующая мысль: покончить с собой – показалась как-то более приличной, да и возвышенной. Достать где-нибудь пистолет... Володя в армии не служил, и вообще не приходилось стрелять, но это не мешало воображать: вот он нажимает на курок – выстрел... И ложный друг уже горько клянёт себя за всё происшедшее, а легкомысленная красавица ежедневно навещает строгую, но скромную могилу того, кого она при жизни не оценила как положено. И, склоняясь над замшелой плитой, шепчет:
— Прожил короткую, но прекрасную жизнь. И умер достойно...
Полковник Гремин – человек военный. Уж он-то никогда бы не сказал по-книжному: «нажать на курок» (извините, нажимают на спусковой крючок, а курок разве что взвести можно).
Гремин видел достаточно смертей. И никто не умирал красиво, «с гордо поднятой головой», «с удовлетворением от достойно прожитой жизни». Смерть – нечто, находящееся за пределами эстетики, да и морали.
Ему известно, что остается после аварий новой техники, посреди обросших снеговой шубой труб отработавших своё пожарных систем. Нет совершенно ничего возвышенного или хотя бы поучительного – в моче и крови, в разбрызганных по грязному бетону мозгах, в бессильных шприцах с обезболивающим, в жалких, умоляющих глазах или криках человеческого обрубка: «убейте меня!» – картина, которую не изгнать из памяти потом никогда.
Школьник Витя Гремин любил читать романы о полётах звездоплавателей к другим планетам. По малолетству – немножечко даже сомневался: то ли это вымышленные события, то ли реальные, такие, как подвиги полярников. Не напрасно же издана толстая книга, которую посоветовала прочесть серьёзная тётя – библиотекарь.
Объявили Международный геофизический год, что-то готовилось; в журналах проскакивали странные статьи: как принимать сигналы искусственных спутников Земли. Мало кто понимал, о чём идет речь.
Четвертого октября Витя узнал, что вместе со всем человечеством он вступил в новую эру. Печатались фотографии первого спутника, часы и минуты, когда его можно наблюдать. Народ высыпал на улицу, многие кричали: «Вижу, вижу!» – хотя шанс увидеть имели только счастливые обладатели биноклей. По радио зазвучали новые, уже космические сигналы точного времени: шесть коротких гудков (вместо прежних двух длинных и одного короткого).
Повзрослевший Виктор выходил по физике и математике на «пять», мечтал попасть на физфак МГУ, но оказался в военной академии – тут смог пособить влиятельный отец.
В то время как оскорблённый Ленский крутится на вагонной полке, летя в Москву, далеко от него, в морозной и бесснежной казахской степи близ железнодорожной станции Тюра-там, полковник Гремин глядит на заиндевевшую ракету с дымком кислорода в прожекторных лучах.
Не в первый раз присутствует Виктор Иванович при предстартовом отсчёте времени, но каждый раз охватывает его знакомое волнение, смешанное с гордым торжеством. Дымки из клапанов вдруг пропадают, и Гремин знает, что это значит.
— Товарищ полковник, прошу в укрытие, пора, – подбегает к нему капитан. Гремин неохотно следует за ним.
И вот – зажигание, грохот ослепительного в ночи огня.
— Главная ступень!
Гремину представляется, как скорость огненного газа в узком горле сопла Лаваля достигает скорости звука, – поток, отрезанный от пекла камеры сгорания, несётся по расширяющемуся рупору, превращая по пути свою немыслимую температуру в нарастающую скорость. Он знает, что сейчас раскалённое облако над стартом, заставлявшее дрожать горизонт, всосалось вдруг вниз, под плиты, за водяную завесу мощных форсунок.
— Есть КП! Точное время старта.... – слышит, наконец, полковник.
Значит, сработал контакт подъёма: носитель сошёл с пускового стола. «Старт произошёл!» – немедленно повторят операторы в подмосковных Подлипках и в мало кому известном городке Голицино-два.
Ракета уходит за ночные облака, набирая скорость. Снова ёкает что-то внутри: сброшена система аварийного спасения, теперь тем, двоим пилотам – назад пути нет, только вперед и вверх, по направлению к солнечному восходу.
Гремин знает также, что на дальнем измерительном пункте, где утреннее солнце подсветило уссурийские сопки, – дюралевые чаши антенн уставились в одну точку, в пяти градусах над горизонтом. Ровно через четырнадцать минут с момента пуска – лейтенанты с пушками в петлицах, вглядывающиеся в зелёные экраны, закричат: «Есть сигнал!».
Впрочем, от дел значительных пора вернуться к житейским проблемам неважных людей.
...

Камрад, рассмотри датагорские рекомендации